Женя — архитектор из Калуги — переехала в Москву, училась в Швеции, преподавала в Таиланде, а устроилась на работу в немецком Гамбурге. За годы странствий она впитала в себя разные культуры и начала смотреть на жизнь шире. «Лента.ру» публикует ее рассказ об особенностях жизни в разных странах.
Я родилась в Калуге, это южнее Москвы, жила там до 17 лет, а потом уехала в столицу учиться, потому что в родном городе не было возможности получить образование по тому направлению, что я хотела. Если бы в Калуге был университет, я бы осталась. На самом деле переезд из Калуги в Москву разбил мне сердце. Не переезд из России, а именно из моего родного города. Я плакала полгода. Я боялась Москвы, этих масштабов, все было огромное и страшное, мне было, правда, очень тяжело отрываться от дома и семьи, а остальные переезды были уже не такими пугающими.
Я всегда любила рисовать, и мне казалось, что сдать экзамен по рисунку гораздо проще, чем, например, экзамен по истории. Но это, конечно же, была сущая глупость и ошибка. Я занималась в художественной школе, потом в дизайн-студии, и мне казалось логичным поступать на художника. Но чтобы устроиться туда, надо было обойти по конкурсу выпускников техникума с большим опытом, а еще там не давали общежитие. Как-то само собой решилось, что я иду на архитектора.
Но я понимаю, что это, скорее, исключение из правил, так бывает не у всех. Между тем, выбор профессии очень важен для каждого человека, и мне кажется, что в России отсутствует подготовка или профориентация, или работа с ребятами, чтобы по их способностям, навыкам им могли что-то посоветовать.
Я могу связать это с тем, что у многих в России все идет по накатанной: школа, университет, семья дети, — и многие просто не задумываются о поиске себя.
В Германии же у школьников есть обязательная практика: неделю или две они находятся на предприятии, смотрят, как работают процессы. С другой стороны, я увидела, что в Европе бывает перекос в противоположную сторону. Когда я училась в Швеции, у меня был однокурсник, которого мы называли «дядюшка», ему около пятидесяти лет, а он был на четвертом курсе. Он решил пойти учиться, чтобы показать пример своим детям. И это тоже неправильно — до 60 лет искать себя.
Я попала в Швецию, выиграв грант от фонда, который работает на поддержку русско-шведских отношений. Я училась в МАРХИ (Московский архитектурный институт) и участвовала в архитектурном воркшопе между ребятами из Швеции и России. Мы все сдружились, и, когда наметилась программа, я подала и выиграла грант. Меня взяли в институт, и я первый раз поехала за границу учиться. Страна меня сильно впечатлила, потому что архитектура, которую мы видели только в журналах, была передо мной живьем.
Когда я приехала из Москвы в Стокгольм, влюбилась в город: в его масштаб, зелень, людей. Знакомые у меня там уже были — мы подружились на воркшопе в МАРХИ.
В Швеции я прожила два года, но так и не выучила язык. Я начинала учить, но забросила. Во-первых, все шведы прекрасно владеют английским языком, даже бабушка из самой глухой деревушки. Все фильмы идут в оригинале на английском языке. И в институте нас учили на английском. Во-вторых, мне было интереснее тратить время на другие курсы, более полезные в плане профессии: 3D-печать, лазерная резка.
Проблем с адаптацией и интеграцией особо не было — сначала я училась среди других студентов из других стран, у нас была своя среда. А вот на второй год я училась уже со шведами. И это было не так весело и не так просто. Шведы веселятся на какой-то свой манер. Представьте себе вечеринку: открываешь дверь, и там шум, музыка, разговоры… А в Швеции на тусовках тишина, все сидят, спокойно разговаривают. Они северный народ, сдержанный. И на вечеринке у них просыпаются теплые чувства, они начинают обниматься, становятся очень милыми. Но надо понимать, что шведы — это ребята, которые дружат с детского садика и на всю жизнь, а малознакомых людей к себе близко не подпускают.
Когда у меня был выпускной, мы его праздновали в городской ратуше, где проходят банкеты после вручения Нобелевских премий. В фонд, который мне выплачивал стипендию, входили шведские интеллигенты — журналисты, политики, писатели. Соприкосновение с такими людьми было для меня колоссальным опытом, и мы до сих пор поддерживаем отношения с ними.
Швеция достаточно дорогая страна, стипендии хватало прямо копейка в копейку. В годы, когда я училась, само образование для русских было бесплатное. Мне нужно было платить только за аренду и проживание, я много путешествовала по Европе. Я пользовалась услугами бюджетных авиакомпаний, один раз даже бесплатно слетала в Бельгию.
У меня не было отношений со шведами, они не в моем вкусе: холодноватые и закрытые. Хотя они все модельной внешности, но тут кому что.
Одно из ярких впечатлений от Швеции — свадьба девушек в старом городе, для меня это было что-то новое. Я к этому совершенно спокойно отношусь, но, забегая немного вперед, скажу, что, когда я жила в Таиланде, у меня был студент ladyboy. Так что эта свадьба девушек для меня была только началом, и на тот момент очень впечатлила. Две невесты, обе в свадебных платьях с фатой, и все очень расслабленно и приветливо.
Из Швеции сначала я переехала в Россию. В Швеции я искала работу пару месяцев, очень расслабленно, но так и не нашла. Приоритет там дают шведам, и я считаю, что это правильно. Поэтому я вернулась в Москву. Начала работать, но было непросто, потому что у меня появились новые ценности, я поменяла взгляды на жизнь. Например, когда в Швеции мы с однокурсниками на предмете «городской дизайн» обсуждали новые проекты, для которых нужно было сносить дома, то спрашивали «а куда мы денем людей?». Надо понимать, что такой вопрос в России просто не стоит. Еще один проект в Швеции по строительству ратуши продолжался десять лет, потому что местная жительница была против, так как здание загораживало бы вид на березки.
Но я в итоге нашла работу в Москве, работала, проектировала два с половиной года, закончила проект «Зеленый театр» на ВДНХ и потом по личным обстоятельствам переехала в Таиланд.
Вы не поверите, у меня физически не было времени подготовиться к поездке, я ничего не читала и искренне была удивлена, когда узнала, что в Бангкоке есть метро.
Мне было сложно, так как в Таиланде я впервые преподавала архитектуру, это другой взгляд на предмет и совершенно другой подход. В первый день мне казалось, что я боялась студентов первого курса больше, чем они меня. Но отношение к учителям в Азии очень почтительное, тебе кланяются, есть праздник учителей, ребята тебя слушают и уважают, потому что это в их культурном коде. Программа была на английском, поэтому тайский я не учила. Этот язык вообще, как песня: там свой алфавит, правописание, горловые звуки. Но язык все же не то средство, через которое я узнаю культуру.
А еще было сложно, потому что тайская культура для меня чуждая. Тайцы — жуткие потребители, и если вы думаете, что Европа потребляет много, знайте, это совсем не так. Уровень шопоголизма в Таиланде очень высок, все в пластиковых стаканчиках и пакетах.
Я преподавала на двух программах в двух университетах. Вторая программа — развитие городской среды — уникальная для Азии, в ней много перекрестных дисциплин: экология, архитектура и другие. Мы часто ходили и изучали районы, но был такой нюанс: в Бангкоке становится темно в 6:20 вечера круглый год. Мы разговаривали со студентами о безопасности, и они говорили, что ночью в этом районе небезопасно. Только тогда я поняла, что для них ночь — это когда заходит солнце. Мы с ними живем в совершенно непересекающихся вселенных и даже не понимаем этого. Мы можем говорить об одном и том же слове, но понимать все по-разному.
Один раз мою знакомую пригласили на свадьбу в Таиланде в пять часов, она была уверена, что речь идет о вечернем времени. А потом ей позвонили в пять утра и спросили, где она.
В Таиланде у меня были коллеги, но друзей не было. С ними сложно выстраивать отношения. У тайцев такая культура, что домой они не приглашают. Дома у них вообще нет кухни, то есть всемирно известная уличная еда в Таиланде больше не для туристов, а для местных. У тайцев иногда бывает летняя кухня во дворе, но это больше исключение.
В академическом мире Таиланда, оказывается, сильнейшая конкуренция, что для меня было большим сюрпризом. Когда я работала в России, мы дружили с ребятами из других студий или офисов, ходили в кино, а тут даже в одном университете в Таиланде это было очень трудно.
В итоге из Таиланда я решила отправиться в Германию. Так как у меня шведский, то есть европейский диплом о высшем образовании, мне было довольно просто переехать. До переезда в Германию я мало что о ней знала, да и интереса особого к стране не было. Я никогда не находила ничего близкого в немецкой культуре, музыке и истории.
Я подала на визу по поиску работы на полгода. И за два дня мне ее дали. По приезде я сразу начала учить немецкий, тратила на это много времени каждый день и всюду рассылала портфолио. Через три месяца я поняла, что к концу действия визы немецкий до определенного уровня я, конечно же, выучу, но он съедал много времени, которое можно использовать для поиска работы.
С болью в сердце я прекратила интенсивный курс и начала обычный. Ходила на различные воркшопы от агентства по трудоустройству.
Все возможное без знания немецкого я пыталась делать. Искала работу я всеми достижимыми способами: и через Facebook, и откликалась на заявки, и просто писала в компании, которые мне нравятся. В итоге получилось так, что кто-то кого-то знал и порекомендовал меня.
И сейчас я работаю в небольшой компании, где есть иностранцы, даже на русском общаемся с некоторыми коллегами. Это, конечно, плохо для моего немецкого, но в работе часто помогает, когда мне могут объяснить на русском. И мое незнание немецкого языка освобождает меня от некоторых скучных задач.
Сейчас я работаю в среднего размера архитектурном бюро (16−17 человек), мой основной проект — социальное жилье. Но мы занимаемся и реконструкцией старых домов: обновляем фасады, перепроектируем здания для новых функций и нужд — офисов или, например, клиник; проектируем коридоры, перегородки, колонны.
Мы много работаем в старых зданиях с уже готовой инфраструктурой. И тут один момент, который меня часто беспокоит: заказчики не дают дополнительное время на анализ старых чертежей, не считают это нужным. И потом может оказаться, что мы снесли колонну, а она была несущей. Но мы не виноваты, так как у нас узкая задача, не включающая данный анализ. У нас так случилось с полом: работа шла в старом здании из нескольких блоков. Никто не знал об этом, и получился разный уровень. Зато, в отличие от России, тут всегда есть вся документация на здание. Мы находили документы с печатью гитлеровских времен.
Мне бывает непросто мириться со строгими немецкими стандартами, потому что мне важно придумывать, создавать. Я так могу сказать: в Германии архитектуры нет, а есть инженерия и строительство, потому что это приносит деньги и стабильность. Архитектура — это риски, а немцы риски не любят. И я знаю примеры, что люди уходят из архитектуры в дизайн интерьеров или кинематограф.
Но в данный момент жизни я это принимаю.
Мой начальник тоже переживает, что я не могу творчески себя выражать.
У нас намечался проект, и он мне позвонил, сказал, что там надо будет что-то придумать, нарисовать. Он старается раскрыть мой потенциал, и мне от этого становится хорошо.
В октябре будет уже два года, как я живу в Гамбурге. В этом городе мне очень комфортно. Это забавно, потому что когда-то у меня было два принципа: я никогда не буду бегать и никогда не буду учить немецкий язык. Что ж, бегать я пока не начала.
Комментарии